Yury Favorin © 2020

Юрий Фаворин официальный сайт

ЗАКОНОВ ВЕЧНЫХ ВЕЧНАЯ ВРАЖДА Сольный концерт Юрия ФАВОРИНА 25 июня 2014 г., Москва Концертный зал «Вернадский» Государственного геологического музея им. В.И. Вернадского Ф. Шуберт. Соната А-dur. 664 Б. Барток. Три этюда ор. 18 Ф. Лист. «Disastro» 3. 208, «Sospiri» 3. 192v. Ф. Лист. Соната h-moll К. Шимановский. Этюд op. 4 № 4 Ф. Лист. «Забытый вальс» № 4 Не   совесть   (какая   уж   там   совесть   после   ми¬ровой   войны!),   не   страх   (он   был   слишком   легко¬мыслен), не   жалость   к   обречённым   (они   были   слишком   далеко)   обдавали   его   ознобом   и   жаром.   Он   с   ужасающей ясностью понял, что вот от одного этого оборота рукоятки он становится врагом человечества. А.Н. Толстой. «Гиперболоид инженера Гарина» Клавирабенд   состоялся   в   рамках   серии   концертов   «Звёзды   российского   пианизма.   XXI   век».   На   сей   раз программа   концерта   была   более   традиционной,   чем   это   обычно   бы¬вает   у   Юрия   Фаворина,   и   всё   же   в   неё вошли некоторые редкости – этюды Бартока и позд¬ние пьесы Листа. Прозвучавшая    соната    Шуберта    не    един¬ственная    в    репертуаре    Фаворина,    поэтому    можно    сделать некоторые    выводы    об    особен¬ностях    взгляда    пианиста    на    фортепианное    творчество    великого    венца. Музыкант    под¬чёркивает    не    столько    романтические,    сколь¬ко    классицистские    корни    шубертовского твор¬чества    –    чистоту    звучания,    ясность    мысли,    внятность    композиторских    решений,    структурность, своеобразие   и   совершенство   формы,   а   через   классицизм,   как   бы   минуя   романтизм,   неожиданно   сближает его   с   гораздо   более   позд¬ней   стилистикой,   в   результате   чего   Шуберт   звучит   в   духе   неоклассицизма   начала XX   века,   дополняясь   некоторыми   штрихами   из   исполнительской   практики   последнего   столетия,   что   весьма необычно. Этюды   Бартока   –   творческая   территория,   на   которой   мало   кто   из   исполнителей   может   со¬перничать   с Фавориным.    Юрий    обладает    уди¬вительным    даром,    который    позволяет    самую    сложную    и    необычную музыку,    почти    не    сопри¬касающуюся    с    наиболее    востребованной    ши¬рокой    публикой    композиторской стилистикой,   подавать   столь   убедительно,   как   будто   это   са¬мая   любимая   слушателями   классика.   Редкое артистическое качество! После    недавнего    исполнения    сонаты    Алькана    «Четыре    возраста»,    в    которой    затронута    фаустианская тематика,   вполне   логично   было   ожидать   появления   в   программах   Юрия   Фаворина   Сона¬ты   h-moll   Листа, которую    прекрасно    подготовили    две    пьесы    углублённо-мрачного    характера,    типичные    для    позднего листовского    творчества.    Соната    началась    без    аплодисментов    сразу    после    них.    Сюрпризы    начались    с первых   же   тактов,   когда   Юрий   после   спокойно-величавого   «над-мирного»   вступления,   проведённого   на полто¬на   выше,   чем   в   репризе,   и   как   бы   выходящего   «за   скобки»   сонатной   формы,   всю   её   пронизы¬вая насквозь   и   являясь   чем-то   вроде   «грунта»   для   живописной   работы,   подал   1-ю   («фаустовскую»)   главную тему Allegro   energico   на   уме¬ренном   forte,   а   не   на   почти   уже   «традиционном»   fortissimo.   Идущую   же   следом барабанящую   2-ю   («мефистофельскую»)   главную   тему   он   сыграл   гораздо   значительнее   –   так,   что   она откровен¬но   подавляла   1-ю,   что   сразу   повергло   меня   в   пу¬чину   тяжких   размышлений,   и   тут   же   возникло предчувствие,   что   нехорошая,   бедовая   выйдет   из-под   пальцев   Фаворина   соната!   И   предчув¬ствия   меня   не обманули! Обе    главные    темы    вступают    в    противобор¬ство    и    тесно    переплетаются,    а    последующая    ма¬жорная октавная   кульминация   на   материале   «фаустовской»   темы   у   Юрия   выглядела   как   тор¬жество   с   примесью сатанинского   сарказма.   Ок¬тавы   темброво   были   предельно   оголены   и   зву¬чали   очень   жёстко,   педаль почти   не   ощущалась,   и   этот   тембровый   аскетизм   исполнения   ещё   сильнее   подчёркивал   нечеловеческий характер   происходящего.   Большинство   пианистов   в   этом   эпизоде   щедро   использует   педаль   не   только   для того,   чтобы   увеличить   общую   массу   звучания,   но   и   для   сглаживания   неизбежных   фони¬ческих   разрывов. Но   не   так   у   Юрия,   который   не   воспользовался   этим   штампом:   он   нарочно   выставил   напоказ   все   острые углы.   Получилось   так,   что   фаустовская   тема   целиком   и   полностью   с   самого   начала   находилась   во   власти зла и сама была его частью. 1-я   побочная   тема   («Всевышний»)   не   принес¬ла   ожидаемой   благодати,   а   её   грандиозно-воз¬вышенная кульминация   не   выглядела   как   сня¬тие   напряжения:   в   исполнении   Фаворина   в   ней   также   ощущалось   нечто нечеловеческое. И    только    2-я    побочная    партия    («Маргарита»)    привносит,    наконец,    новое    настроение    в    фаворинскую трактовку,   обнаруживая   единствен¬ный   человечный   образ   –   мягкий,   женствен¬ный,   где   были   и   краски,   и лирика, и нежность. Палитра Фаворина в этой теме словно бы «от¬таяла», смягчилась. Когда зазвучала 2-я побочная, невольно вспо¬мнилось из Лермонтова: Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан не для них! Интересно   была   решена   середина   произве¬дения,   представляющая   собой   как   бы   «сонату   в   сонате»   и   (за исключением   одной   темы,   ко¬торая   получит   важную   роль   в   коде)   построен¬ная   на   материале   крайних разделов   формы.   Тема   «Всевышнего»   выглядела   здесь   ещё   более   страшной,   чем   в   экспозиции:   она   тяжко взды¬малась   и   выглядела   скорее   угрожающе,   нежели   обнадёживающе,   хотя   и   привела   к   центральной кульминации   на   материале   начала   разработ¬ки.   Рисунок   несколько   раз   нисходящей   с   всё   более   высокой вершины   гаммообразной   темы   в   завершении   разработки   (знаменитая   «тихая   кульминация»)   калькирует рисунок   ниспадаю¬щих   октав   в   коде,   и   Юрий   эту   аналогию   провёл   достаточно   внятно,   не   позволив   теме утонуть в импрессионистском тумане! Фугато    в    репризе,    справедливо    считающее¬ся    выражением    едкой    иронии    в    отношении    угадываемого музыкально-философского   «сю¬жета»   и   воплощающих   его   музыкальных   тем,   прошло   в   ровном   темпе   и   на ровной   динамике,   но   в   «спокойствии»,   с   которым   Лист   издевает¬ся   над   собственными   музыкальными темами, угадывалась не знающая пределов сила: дьявол прикидывался овечкой. «Гарин   заложил   руки   в   карманы   ...   Весь   он   ка¬зался   фатоватым,   несерьёзным.   Одна   Зоя   уга¬дывала   его стальную, играющую от переизбыт¬ка, преступную волю» (А. Н. Толстой). Спокойно   проведя   фугато,   неожиданным   взрывом   динамики   Юрий   воплотил   фаустов¬скую   тему   на   фоне басовых   октав,   и   в   этом   ощу¬щалась   неистовая   мятежность,   стремление   вы¬рваться   из   оков   взятых   на себя   непомерных   обязательств,   но   настоящая   борьба   ещё   была   впереди.   Возвращается   тональность   h- moll,   и   абсолютно   точно   повторяется   эпизод   проти¬воборства   обеих   главных   тем   из   экспозиции.   Но   это   уже не    шуточки,    это    всерьёз,    и    это    демон¬страция    того    факта,    что    пройденный    ранее    путь    не    привёл    к решению,    что    нужно    что-то    ломать,    и    Лист    даёт    резкий    фактурный,    темповый,    рит¬мический    и динамический срыв. Этот   момент   просто   поражал   сатанизмом:   что-то   должно   было   произойти,   чтобы   вырвать¬ся   из   этого порочного   круга,   и   Лист   находит   ге¬ниальное   решение,   которое   Юрий   ухватил   аб¬солютно   правильно.   В этом   месте   почти   все   пианисты   начинают   торопиться,   а   также   форси¬ровать,   но   Фаворин   не   таков!   Он придержал   ди¬намику   ради   того,   чтобы   показать   во   всей   красе   инфернальный   вихрь:   притаился   в   низах, уведя   туда   гаммообразную   тему,   пригасил   звучность,   а   затем   дал   взлетающие   пассажи   на   предельном   в этой   ситуации   fortissimo!   Я   заметил,   что   в   этот   момент   несколько   слушателей,   сидевших   в   зале,   дружно схватились за спинки передних кресел: исполнение просто «сметало с места». Октавное   бушевание   и   выдалбливание   ме¬фистофельской   темы   поражало   нечеловеческой   жестокостью, но дальше... В следующем эпизо¬де меня посетила иная аналогия из Гёте: Маргарита: ... Вы, ангелы, с небес ко мне слетите, Меня крылами осените! Ты, Генрих, страшен мне! Мефистофель: Она Навек погибла! Голос свыше: Спасена! Вот    здесь    это    «Спасена!»    олицетворяется    на¬рочито    сдержанным    проведением    триумфаль¬ной    1-й побочной    –    уже    в    основной    тонально¬сти    сонаты,    то    есть    –    как    констатация    факта    и    «предзвук» генеральной кульминации. Некоторые   исполнительские   жесты   Фаво¬рина   казались   чрезмерно   экспрессивными,   не¬которые   фразы слишком   резко   оборванными,   но   всё   же   у   Юрия   эти   исполнительские   сред¬ства   служат   некой   цели   –   часто они   создают   впечатление   некой   безжалостности,   и   в   Листе   таких   моментов   было   предостаточно.   По   сути дела,    при    таком    подходе    к    листовскому    ма¬териалу    «человечным»    оказался    единствен¬ный    образ    – «Маргарита»   во   2-й   побочной.   Всё   остальное,   даже   Фауст   –   бесчеловечно.   В   под¬ходе   Юрия   отражалось мировое   зло,   мировое   равнодушие,   жалкие   потуги   это   положение   дел   изменить,   затем   страдальчество   и   в конце – крах всего этого. Разные   пианисты   –   в   том   числе   и   самые   ве¬ликие   –   акцентировали   в   этой   сонате   разное:   Нейгауз   и   Флиер выдвигали   на   первый   план   гор¬деливую   героику,   Корто   находил   в   ней   перма¬нентный   драматизм,   Игумнов раскрывал   фило¬софское   значение   лирических   эпизодов,   именно   их   беря   за   основу   своего   понимания сонаты;   Горовиц   и   Софроницкий   видели   в   сонате   траге¬дийно-демоническое   начало;   Рихтер   –   эпопею вселенского   размаха,   по   духу   близкую   вагнеровской.   Фаворин   нашёл   свой   путь   к   этой   сона¬те,   и   его решение   беспрецедентно:   он   показыва¬ет   абсолютное   зло,   причём,   ясно,   что   он   знаком   с   очень   многими исполнениями,   потому   что   ни¬чего   не   повторяет   вослед   за   великими   предшественниками.   Видимо,   Юрий проанализировал    чужую    игру    и    не    позволил    себе    вольно    или    не¬вольно    воспользоваться    чужими решениями.   И   «раздетый»   тембр   –   это   тоже   «фирменный»   фаворинский   звуковой   подход,   применённый здесь   в   очень   откровенном   виде   везде,   кро¬ме   «Маргариты»:   судя   по   всему,   такое   решение   принципиально и концептуально. Где   столь   радикальная   концепция   мог¬ла   быть   почерпнута   молодым   пианистом?   Ко¬гда   в   своё   время Марию   Юдину   спросили,   по¬чему   она   так   странно   сыграла   как-то   раз   Баха,   так   жёстко   и   напористо,   она ответила:   «А   сейчас   война!».   Мне   кажется,   это   ключ   к   пониманию   фаворинской   трактовки.   Кроме   того,   не следу¬ет     сбрасывать     со     счетов     его     интерес     к     ультрасо¬временной     музыке     с     её     жёсткостью, структурностью и бескомпромиссностью. В    заключение    хочу    высказать    мысль,    которая    покажется    многим    в    устах    критика    парадоксаль¬ной. Соответствует   ли   трактовка   Юрия   Фаво¬рина   моему   собственному   пониманию   Сонаты   h-moll   Ференца Листа   –   одного   из   величайших   произведений   мировой   музыкальной   литерату¬ры?   Со   всей   откровенностью должен сказать: – Нет! Но   признаю   ли   я   право   исполнителя   на   по¬добные   трактовки,   готов   ли   я   пойти   за   ним,   по¬нять   и   принять его решение? И тут я скажу: – Да! Закончу    тем    же,    чем    начал:    «...    да    что    же    та¬кое    человек    в    конце    концов?    Ничтожнейший микроорганизм,   вцепившийся   в   несказуемом   ужа¬се   смерти   в   глиняный   шарик   Земли   и   летящий   с   нею   в ледяной    тьме?    Или    это    –    мозг,    божественный    аппарат    для    выработки    особой,    та¬инственной материи – мысли, – материи, один микрон которой вмещает в себя всю вселен¬ную ...»  (А.Н. Толстой). Валентин ПРЕДЛОГОВ Piano-Форум.  Ежеквартальный   журнал:   все   о   мире   фортепиано. 2014, № 2 (18). С. 25-28.